Шла сейчас переулками между Никитской и Тверской и смотрела на огромные дома с роскошными (особенно по советским масштабам) квартирами. И на каждом доме по несколько огромных мемориальных досок. Здесь жил народный артист СССР — и знакомый профиль, здесь жил музыкант, режиссер, дирижер…
Как же здорово, что все эти люди, составлявшие настоящую, заслуженную гордость нашей культуры, так хорошо жили. Что у них была роскошная спальня, свой кабинет для работы, огромная столовая, где собирались друзья — цвет культурной элиты, а домработница, прожившая много лет в доме и ставшая уже членом семьи, заходила и ворчливо говорила, что хозяйке пора спать, потому что ей негоже утомляться перед завтрашним спектаклем…
Как хорошо, что им не приходилось искать работу посудомойки в Елабуге, как Цветаевой, сидеть целый день на скамейке на бульваре, как Мандельштамам, которым некуда было пойти, или умирать забытыми и никому не нужными, как Малевич…
Я ни в коем случае не хочу сказать, что условно говоря, Качалов менее достоин нашего уважения и внимания, чем Мандельштам, просто потому, что у него была огромная квартира, а у Мандельштама нет…
Я просто думаю про эти роскошные квартиры, про эти золотые клетки. Как они там жили? Считали такой уровень жизни заслуженным и к тому же, для кого-то из них соответствовавшим тому, как они жили до революции? Стояли ли они по ночам у окна, прислушиваясь к проезжавшим по улицам машинам, как это делали обитатели обычных коммуналок? Не спали допоздна, несмотря на все спектакли и концерты, чтобы потом вздохнуть — сегодня пронесло, можно идти в свою роскошную спальню и ложиться?
Или же считали, что их-то это коснуться не может? Они же заслуженные… народные… А ведь так же думали тысячи и тысячи других людей. Я то тут при чем? Я комсомолец, член партии, или просто — я ни во что не вмешиваюсь. Я ударник труда, отличник, старый большевик, заслуженный работник?
А когда приходили, то говорили — этого не может быть, это ошибка, позвольте мне написать письмо товарищу Сталину…
А что думали обитатели роскошных квартир, когда стали "брать" и сильных, и знаменитых, когда преступниками оказались те люди, которые, как они прекрасно помнили, делали революцию? Каменев, Зиновьев, Бухарин? Когда стали исчезать маршалы и командармы, чьи имена входили в состав советского набора "святых"? Дрогнули ли тогда у них сердца, подумали ли они — могут ведь и до нас добраться?
Обращали ли они внимание на то, что происходит вокруг них в сфере культуры? Когда Ангелина Степанова, безумно любившая великого Николая Эрдмана, добивалась того, чтобы его перевели отбывать ссылку из Енисейска в Томск и ради права свидеться с ним отдалась какому-то партийному боссу, от которого потом родила сына, а после этого вышла замуж за Александра Фадеева, стала парторгом Художественного театра со всеми вытекающими отсюда обязанностями, лицом советского "реалистического", "классического" искусства, — что она чувствовала?
А почему покончил с собой ее муж, давно объявленный классиком советской литературы и ставший партийным функционером "при литературе"? Официально самоубийство Фадеева, застрелившегося в 1956 году, объясняли его алкоголизмом. Но ведь он оставил письмо, адресованное ЦК партии, в котором писал: "Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено".
А Илья Эренбург вообще считал, что все дело было в том, что Фадеева "осаждали возвращающиеся заключенные и их жены". Впрочем, даже если дело было в алкоголизме, конечно, возникает вопрос, а почему столь преуспевающий и формально благополучный человек столько пил? Не мог вынести жизнь в золотой клетке?
В общем, хорошо, когда государство поддерживает культуру, но только в том случае, если оно не строит золотые клетки, откуда так легко не замечать, как других ведут по этапу — до тех пор, конечно, пока тебя тоже не вытащили из-за золотой решетки, чтобы бросить за железную.
! Орфография и стилистика автора сохранены
