Я крепко сидел на поверхности Земли и копал лунку. Чтобы превратить ее в ямку. Посадить кустик какой или деревце. В своей жизни человек должен ведь посадить хоть одно дерево... То ли в Библии так написано, то ли это мудрость человечества, то ли просто поговорка. Передо мной скверная земля лежит, ну, то есть скверик небольшой лежмя простирается. Ну и копаюсь себе потихоньку, кирпичи и камни московские на поверхность выбрасываю. Хотя сверху насыпан благоприличный слой черной, жирной, родной земли, похожей на торф из Шатуры, не успевший выгореть от неожиданного воспламенения.
Итак, передо мной — скверик, а в тылу у меня — низенький, черный, задрипанный заборчик как на кладбищенских могилках (а-ля ГБУ "Жилищник") и скамеечка за ним. Утром и днем — для гуляющих пенсионеров, а вечером и ночью — для гуляющей шумной молодежи с пивом и сигаретами пополам. А дерево или кустик нужны — чтобы шума было поменьше. Такая вот комбинация интересов. Жизнь.
За моей спиной послышалось движение. Я копаюсь себе и копаюсь. Рою ямку глубже и шире. Мельком, так, замечаю двух пожилых старичков, вроде меня. Присели с удобством, некурящие, слава богу, и беседуют себе с удовлетворительным блаженством.
— Ну, привет.
— Привет, привет.
— Как дела?
— Да никак. Какие наши дела? Кому мы, на фиг, нужны. Вон, моложе нас с работы выгоняют под жопу ногой. Работающим пенсионерам пенсию не повышают. Только чиновникам. Депутатам еще. Начальству. Хотя у них там бизнес ещё...
— Ччч... Тсс...
Спиной чувствую, что смотрят в мою сторону. Не оборачиваюсь, типа, вас не вижу, не слышу, не знаю и знать не хочу. Да мало ли тут народу шляется. Тыщи или сотни тысяч. Копаюсь среди камней со скрежетом. Думаю: какое тут дерево сможет вырасти?
— Ты про депутатов потише... Закон вышел. Нельзя про них. Ничего: ни стоять рядом с ними, ни смотреть, ни говорить про них и с ними. Ни думать о них. Ничего. У них на народ времени не хватает. Ведь если с подобными себе на форумах общаться, на посланиях президента заседать, по телику дебаты устраивать, по заграничным сессиям в Европарламенте сидеть, в Думе укореняться с вотумом доверия — не только времени, но и здоровья никакого не хватит. Это маленькая трагедия обыденности. О них либо хорошо, либо ничего.
— Ну, давай тогда про мэра нашего. Молодцом держится. Седой весь, а сколько задора. Светится весь, улыбается. И, по-моему, все время слегка подпрыгивает. Энергии, видать, много.
— Знаешь, про него тоже лучше не надо. А то вспомним целые годы ремонта по замене асфальта на тротуарную плитку и по замене одного бордюра на другой да на замену одной плитки на другую. Не надо тревожить наше воображение. Созерцать надо что есть. И улыбаться как мэр. Про него тоже — либо хорошо, либо ничего? А?
— Тогда о чем говорить-то? О какой жизни? Вот недавно праздник был у МВД. Отметили вроде помпезно, так, радостно, на виду у всех, открыто, без щитов, без щитков, без забрал, без касок и даже без дубинок. И им в радость, и нам без обид.
— Про них тоже не надо. И про МВД, и про ЧК, и про Росгвардию, не говоря об ОМОНе. Это самые незащищённые сословия в нашем населении. Почему они облачаются в защитные одежды и скрытничают? Потому что испытывают сильнейшие морально-нравственные страдания, если им в глаза, а через глаза в душу заглянуть. Это не фунт изюма. С ними надо нежнее и ласковее. Потихонечку. Не надо о них. О них либо хорошо, либо ничего.
— Тогда про что речь молвить? Про министров? Про них тоже нельзя. Вернее, либо хорошо, либо ничего.
— А про?.. Нет, про него тоже нельзя... Тоже либо хорошо, либо ничего... Да, это ж-ж-ж-ж неспроста.
— Про продукты? А и про них тоже либо хорошо, либо ничего. Только если хорошо, то очень дорого. Где деньги, Зин?
— Какой-то замкнутый бордюр получается. Лабиринт. Прямо лабиринт!
— Может, про наш язык великорусский поговорим? Ведь язык-то знать и изучать надо. Постоянно. Он ведь меняется. И, говорят, не в лучшую сторону. В какую — упоминать не стану.
— Ну а что тут скажешь? Разве ты можешь произнести фразу, например: "Язык Пушкина, Лермонтова, Гоголя... Милонова, Матвиенко, Слуцкого, Яровой, этого, Клишаса, ну, Жириновского, Соловьева, как его, на "Первом", Шейнина, Скабеевой, Захаровой (ну и многих других, задействованных в процессе языкоразвития) — велик и могуч?" Наверное, среди думских, правительства и Совбеза или МИДа такая фраза могла бы появиться. Но это была бы неправда. Потому что в данном векторе и в данном секторе он (язык) может быть только "сверхвелик и супермогуч". Не стоит лезть в эти языковые дебри. Давай про язык либо хорошо, либо ничего.
— Так, а что сказать о жизни-то?
— О ней — либо хорошо, либо ничего. Только хорошо не получается. Вчера почти всю пенсию на лекарства угрохал. А ещё месяц жить. Получается — жить вредно и дорого.
— Ладно, не будируй, не дуйся. У меня тут закавыка крутится. Вот что интересно: тем, у кого денег до хрена и больше, — лечение бесплатно, отдых бесплатно, билеты на всё бесплатно, даже в метро и наземном транспорте, а у кого денег ни хрена — тем все платно, да еще норовят обмануть. Одиозная дилемма возникает. Не вписался в контингент — ну и довлей себе злободневно. А ведь по сути если, то и мы, пенсионеры, и чиновники — оба на государственном обеспечении. Обеспечение чёт-то разное.
— Колян, не заводись.
Я копал ямку всё глубже, настойчиво стуча по камнезёму. Чтобы не подумали, что я подслушиваю. Старички разгорячились. Это был разговор то ли ни о чем, то ли о политике. Не берусь судить.
— Я тихо. Я ведь на эту страну пахал-пахал, безопасность её обслуживал. Работал в НИИ, в ящике. У нас там было несколько отделов, несколько секторов, несколько лабораторий, свой вычислительный центр, опытное производство. Все как положено. Теперь это не секрет. Делали ответственные части для головок самонаведения. Военную приемку проходили. По ночам работали. Заливали в хитрую штуковину жидкий азот и тестировали. Я сам проверял параметры по приборам, чтобы не было отклонений по курсу там, по тангажу... Иначе — брак. А потом лаборатории прикрыли, отделы сократили, на секретную территорию впустили арендаторов, своих. Особенно отличались комсомольские вожаки. Ну, нынешние начальники. Вожак в стае всегда злой. Особенно на деньги. Производство стоит, а деньги в карманы номенклатуре — рекой. И здесь получается. Либо хорошо, либо ничего. В смысле — кому-то хорошо, а кому-то ничего. Кино.
— Тут намедни по телику смотрел...
— Стоп. А я его вообще не смотрю. Выкинул бы, да жалко... Так и стоит, накрытый салфеточкой. Беленькая такая, ажурная. Жена покойная вязала. Она всё сериалы слезливые смотрела. А я под них уютно засыпал. А все эти токи-шоу не для меня. Уж больно тяжелая психическая атмосфера в них. Как "психическая атака" в "Чапаеве". Там, в этих студиях, психиатр должен сидеть и ставить выступающих на место. В угол. Всех, без разбору. Тяжёлое впечатление оставляют эти токи-шоу. Да и не только они. Жена их терпеть не могла. А всяких нестабильных и вариабельных здесь во дворе хватает. Еще их и по телику смотреть. А это всё начальники, руководители институтов, политологи, депутаты и прочая разболтанная диспропорция. Что там хорошего или хотя бы подходящего? Про телик — или хорошо, или ничего.
— Ну, дружище, что-то наша беседа дала неожиданный глубокий крен на статус, на такое положение, что об етой нашей жизни либо хорошо, либо ничего. И это похоже на прям кладбищенское состояние. Какая-то крутая дивергенция, расхождения всего и вся со всеми и во всём... Метаболизм пропал. Скреп не чувствую... Боимся поцарапать iPhone, но не боимся нагадить людям в душу.
— Я тут как-то понял, что наши скрепы — это страх. И всё.
— Н-да, — протянул "Колян".
— Ну, пойдем что ли, метаболист. Живой организм поддерживает состояние жизни? А мы все о ней, о жизни. Э-э-э-х-х. О смерти думать пора...
Моя ямка красовалась посреди газончика. Слева и справа от неё покоились две кучки. Одна состояла из земли и дёрна, вторая — из каменьев с кирпичами разных размеров. Я решил сегодня ничего не сажать. Был у меня кустик орешника. Фундук. Думаю, завтра посажу. Стоя вполоборота к скамейке, я видел, как две фигуры тяжело поднялись с неё и медленно-медленно проследовали на выход. Два старичка, некогда защищавших свою Родину, как она требовала. Один из них был с палочкой и сильно хромал, второй шел рядом неуверенной походкой. Одеты оба были в серые не то плащи, не то длинные куртки, не новые, в аккуратненьких кепочках и чистеньких полуботинках. Так незаметно уходят в небытие незаслуженно обижаемые наши старики, которым весело и задорно сообщают: "Денег нет, но вы держитесь." Они оказались полностью отрезанными от внешнего мира, в глубинах которого, в неведомых пока иностранных застенках где-то затерялись и притомились не то 1, не то 3 триллиона долларов.
Следующим утром в мою ямку "Жилищник" посадил красивую липу. Надеюсь, она примется в каменистой земле. А свой орешник посажу в другом месте, потому что его загубят собачки. Кустик-то маленький.
Последние листья слетали с деревьев, обнажая стволы и ветви. И в этом тоже была своеобразная красота временно увядающего мира. Его отображение, как стенная роспись, постепенно отпечатывалось в моей памяти. И на этом фоне я видел две маленькие, туманные, уходящие и гаснущие фигурки...
