Система "имитационной демократии", сформировавшаяся в постсоветской России (как и в большинстве "эсенговных государств"), призвана обеспечить несменяемость правящей элиты, во всяком случае в рамках действующих выборных процедур. Это правление мафиозно организованных "крутых ребят", у которых "все схвачено". Данная система разлагает, коррумпирует и государство, и общество, генерируя хамство начальства и холуйство подчиненных, удушая в людях зачатки гражданского сознания, убивая в них чувство собственного достоинства, насаждая приспособленчество, приучая снисходительно относиться к любой лжи, трусости, подлости. Ведь "они" могут все, а "мы" от них во всем зависим и сами не можем ничего.
Никакое дальнейшее развитие гражданской жизни невозможно без отстранения от власти нынешней правящей группы и слома механизма, обеспечивающего ее несменяемость.
Такая смена власти и системы независимо от форм, в которых она будет протекать, по сути, является антиавторитарной и антиолигархической (в "марксистско-ленинской" терминологии — буржуазно-демократической) революцией.
Разумеется, объективная необходимость — это еще не неизбежность в самое ближайшее время. Февральская революция 1917 года тоже не была неизбежна именно в феврале. Толчком к ней послужило совершенно случайное совпадение совершенно неполитических обстоятельств (природных, погодных, календарных). Однако надо осознать: сохранение нынешнего положения — это путь в никуда. У России как государства и цивилизации просто нет исторического времени дожидаться, пока из продуктов разложения путинской системы само вырастет что-то новое и живое. В случае же серьезного обострения социальных противоречий (что представляется достаточно вероятным) правящая олигархия, если она не будет отстранена от власти, установит открытую террористическую диктатуру, режим "Железной пяты". Поэтому следует не вздыхать по поводу рисков, связанных с революционными процессами, а озаботиться вопросом, что можно сделать, чтобы эти процессы не оказались катастрофическими.
Революции происходят тогда, когда против режима оказываются готовы активно выступить тысячи людей, которые до этого были либо ему вполне лояльны, либо хотя бы пассивны. В такой момент то, что еще вчера воспринималось массовым сознанием как привычная обыденность, данность, норма жизни (например, воровство голосов на выборах или обычное воровство) вдруг осознается как страшное оскорбление и унижение. Отчуждение органов власти от общества, до этого мало кого волновавшее, вдруг начинает переживаться крайне болезненно. Режиму вдруг вспоминают все то, о чем до этого старались не думать и что, во всяком случае, не вызывало возмущения (вспомнят и Дубровку, и Беслан, будьте уверены). Непосредственным толчком к такому возмущению в принципе может послужить что угодно — от очередного коррупционного скандала, до проигрыша спортивных состязаний.
Спрогнозировать, а тем более спланировать и срежиссировать такие вещи невозможно, сколько бы модные политтехнологи не утверждали обратное. Однако можно достаточно точно просчитать, какие действия оппозиции повысят шансы на мирный и успешный исход революции. Здесь я хочу остановиться на нескольких моментах, которые в этой связи представляются мне важными.
Во-первых,
оппозиция должна стремиться объединить всех, кто хочет, чтобы власть находилась на службе обществу, а не общество находилось на службе власти,
кто согласен, что политические свободы являются тем инструментом, который совершенно необходим для формирования и выражения общественной воли. Потребность иметь ответственную перед народом власть может облекаться в разные идеологические, мировоззренческие одежды: и в либеральные, и в коммунистические, и в "национально-патриотические". Значит, и организации, представляющие весь спектр этих взглядов, могут и должны участвовать в совместной борьбе с авторитарно-олигархическим режимом.
Во-вторых, вполне вероятно, что в какой-то момент откроется возможность для сотрудничества непримиримой оппозиции с партиями, в большей или меньшей степени встроенными в путинско-сурковскую систему. Нарастание кризиса системы, равно как и нарастание общественной активности снизу может заставить эти партии значительно радикализироваться и выйти из-под контроля Кремля. От такой возможности ни в коем случае не следует отказываться. Напротив, любые подвижки в этом направлении надо приветствовать и поощрять.
Речь, конечно, не идет о том, чтобы верить на слово любому, кто скажет, что он за политические свободы и честные выборы. Судить о серьезности антиавторитарных намерений тех или иных политических сил можно будет, среди прочего, и по их готовности поддержать программу радикальной политической реформы, которая не только сломает систему несменяемости власти, но и сделает невозможным восстановление механизма манипулирования обществом со стороны каких бы то ни было новых "прогрессоров". Отсюда следует "в-третьих".
В третьих, объединенная оппозиция должна выработать и принять совместный проект такой реформы, включающей:
- значительное расширение прав представительных органов в центре и в регионах по контролю над исполнительной властью;
- перераспределение властных полномочий (и финансовых ресурсов) от центра к регионам, восстановление выборности их глав, а также Совета Федерации;
- демократизацию избирательного и партийного законодательства.
Нынешние законы о выборах и партиях — один из важнейших элементов путинской имитационной "управляемой демократии". Они образуют ансамбль всевозможных барьеров и фильтров, препятствующих проникновению в представительные органы нежелательных для режима политических сил. Каждое из этих препятствий по отдельности может казаться незначительным и преодолимым, но вместе эти тонкие ниточки сплетаются в ту самую сеть, которой лилипуты связали Гулливера.
Так, избыточные юридические требования к партиям делают фактически невозможной их регистрацию и допуск к выборам против воли властей, а упразднение одномандатных округов исключает участие в выборах "мимо" допущенных властями партий. Запрет на участие в выборах объединений, не имеющих формального статуса партии (в том числе межпартийных блоков), исключает из избирательного процесса гибкие формы политических союзов, в которых каждый участник сохраняет свою идентичность. Составить общий список кандидатов или поделить одномандатные округа вполне могут организации, которые никогда в жизни не объединились бы в одну партию. Поэтому законодательство работает не на укрупнение сегментов политического спектра (как утверждают пропагандисты режима), а, наоборот, на его еще большее раздробление, в условиях которого основная масса политических оппонентов власти заведомо не имеет шанса преодолеть непомерно высокий семипроцентный избирательный барьер.
Слияние же всех оппозиционных течений в некую единую обезличенно-усредненную псевдопартию (к чему как-то призвал известный политический артист Жириновский) только ослабило бы оппозицию.
Вряд ли хоть кто-либо из оппозиционно настроенных избирателей увидел бы в такой "партии" отражение собственных устремлений.
В результате значительная часть граждан просто не получает представительства в парламенте, а незанятые депутатские места делят прокремлевские партии. Их доля в Думе, таким образом, значительно превышает долю их сторонников в обществе. Поэтому реформа, призванная восстановить механизмы влияния общества на власть, в обязательном порядке предполагает восстановление смешанной пропорционально-одномандатной системы, существенное понижение процентной планки для прохождения в парламент, восстановление права создания избирательных блоков, упрощение процедуры регистрации партий и их кандидатов на выборах, резкое ограничение возможностей отказывать в регистрации и снимать с регистрации. Дополнительные рычаги, позволяющие обществу блокировать попытки власти им манипулировать, дают также графа "против всех" и минимальный порог явки.
Устранение всего, что препятствует свободному волеизъявлению общества, и позволяет власти навязывать ему свою волю — это и есть, по сути, программа Февраля. Естественно, "буржуазно-либеральная" часть оппозиции будет, мягко говоря, не заинтересована, чтобы за Февралем последовал новый Октябрь. Уже под конец жизни Ленин, как бы оправдываясь за Гражданскую войну, как-то сказал: "Какой дурак пошел бы на революцию, если бы действительно была реформа". То есть, если бы февральские "демократы" решились "взять левее" и выполнить ряд популярнейших требований большевиков, не выходивших, кстати, за рамки радикальной буржуазной революции (выдвинули бы предложения об условиях прекращения войны, не дожидаясь "союзников", передали бы помещичью землю крестьянам, не дожидаясь Учредительного собрания, узаконили бы, а заодно ввели бы в какие-то рамки стихийно возникший рабочий контроль над производством), никакого Великого Октября не было бы. Большевики остались бы крайне левым крылом социал-демократического движения и, возможно, подарили бы парламентской республике пару-тройку радикальных министров. Гениальный бюрократ Молотов реализовал бы себя в 1930 году, не составляя планы людоедской коллективизации, а проводя какую-нибудь государственную программу помощи фермерам в духе "Нового курса" Рузвельта.
Сегодня ликвидировать авторитарно-патерналистский режим невозможно, не затронув всю систему господства сросшейся с бюрократией и силовиками финансовой олигархии, на которую этот режим остается завязан.
А жизнеспособная демократия невозможна без существенного перераспределения доходов в пользу наименее обеспеченных слоев.
Ведь оборотная сторона той дани, которую все общество платит паразитической олигархическо-бюрократической верхушке, обеспечивая ее уже далеко не первоначальное накопление, — это задавленное борьбой за существование, зависимое от прихотей хозяев жизни население.
Таким образом, полное политическое освобождение общества, расчистка пути для его полнокровного развития невозможны без радикальных социально-экономических перемен. Естественно, представления о необходимых преобразованиях либеральной и коммунистической частей оппозиции могут сильно разойтись. Конечно, лучше всего было бы спокойно, "по-парламентски" решать эти вопросы на свободно избранной по всем демократическим нормам Конституционной ассамблее (выборы в которую будут назначены в полном соответствии с ныне действующей Конституцией). Но не факт, что история предоставит время ее дожидаться, как не предоставила она возможности спокойно дождаться Учредительного собрания.
Как конкретно могут развиваться события? Вот один из вероятных сценариев. Основным лозунгом массового протестного движения становится отставка правительства Путина, оно стремительно нарастает, парализует попытки сопротивления правящей олигархии и вынуждает номинального главу государства выполнить свое главное требование. Какое правительство придет на смену отставленному? Кабинет "нескомпрометированных" нейтральных технократов, "равноудаленных" от различных оппозиционных движений? Не факт, что таковых вообще можно будет найти. Кроме того, последней уловкой цепляющейся за власть олигархии может стать попытка пойти на "сепаратный сговор" с частью оппозиции, предоставив ей места в новом правительстве и пообещав ей выполнить какие-то ее "сепаратные" требования. Это расколет и ослабит оппозицию в целом.
А отсюда следует "в-четвертых". Оппозиция должна быть готова представить обществу согласованную программу первоочередных мер переходного правительства и свою "теневую команду", готовую эти меры осуществить до "правильных выборов". Это уже само по себе будет способствовать росту ее поддержки. Оппозиция не должна выглядеть сборищем беспринципных политиканов, объединенных лишь кличем "Долой!". А значит, необходимо заблаговременно договориться о минимальных шагах в социально-экономической сфере. И единовременной дани на капитал, который "ветром надуло" (что предлагал в свое время лидер "Яблока" Митрохин) вряд ли окажется достаточно.
Серьезный разговор с красными о социально-экономической программе будет возможен лишь в том случае, если наши либералы научились выговаривать по отношению к наиболее видным представителям путинской силовой олигархии страшное "красное" слово "экспроприация".
А уж вопрос о том, приватизировать ли их собственность по новой (на этот раз по честным и прозрачным правилам), можно оставить Конституционной ассамблее.
Наиболее распространенный аргумент против подобных мер — любое принудительное перераспределение собственности вредно для экономики. Вопрос очень спорный, но даже если это так, подобная историческая цена за стабильную парламентскую демократию в дальнейшем не представляется мне чрезмерной. Когда Столыпин противостоял сторонникам принудительного отчуждения помещичьих земель, он доказывал, что передел сам по себе не создаст более эффективного производства. Не хотел он принимать в расчет только одного: иногда моральная компенсация обществу важнее экономической эффективности. Не получившее такой компенсации общество потом устроило все то, что оно устроило, наплевав на рациональные соображения. А вот широкая национализация промышленности и финансовой сферы в ряде западноевропейских стран после войны укрепила демократию и даже до конца 60-х годов давала позитивный экономический эффект.
Отсутствие уважения к частной собственности в нынешней России в значительной степени связано с происхождением современной крупных олигархических состояний. Сегодня у либералов еще есть возможность заблаговременно договориться с красными о разумных механизмах и границах корректировки результатов криминального передела собственности. И это будет конкретный разговор, в отличие от оторванных от сегодняшней реальности склок по поводу оценок советского прошлого. Тем же, для кого национализация по Эттли (Англия 40-х) или по Миттерану (Франция 80-х) страшнее путинщины, просьба не беспокоиться. Им действительно лучше оставаться с Путиным.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
